Стихи куприна о любви

А.И. Куприн «Навсегда»

Тэффи, «Моя летопись» (Глава «А.И. Куприн»):
«Стихов Куприн вообще не писал, но было у него одно стихотворение, которое он сам любил и напечатал несколько раз, уступая просьбам разных маленьких газет и журналов. В стихотворении этом говорилось о его нежной тайной любви, о желании счастья той, кого он так робко любит, о том, как бросится под копыта мчащихся лошадей и «она» будет думать, что вот случайно погиб славный и «почтительный» старик. Стихотворение было очень нежное, в стиле мопассановского «Forte comme la mort», очевидно, этим романом и навеянное.»

«Ты смешон с седыми волосами…»
Что на это я могу сказать?
Что любовь и смерть владеет нами?
Что велений их не избежать?
Нет. Я скрою под учтивой маской
Запоздалую любовь мою-
Развлеку тебя забавной сказкой,
Песенку веселую спою.
Локтем опершись на подоконник,
Смотришь ты в душистый, темный сад.
Да. Я видел: молод твой поклонник.
Строен он, и ловок, и богат.
Все твердят, что вы друг другу пара,
Между вами только восемь лет.
Я тебе для свадебного дара
Присмотрел рубиновый браслет. ..,;
Жизнью новой, светлой и пригожей,
Заживешь в довольстве и в любви
Дочь родится на тебя похожей.
Не забудь же, в кумовья зови.
Твой двойник!
Я чувствую заране —
Будет ласкова ко мне она.
В широте любовь не знает граней.
Сказано: «Как смерть она сильна».
И никто на свете не узнает,
Что годами, каждый час и миг,
От любви томится и страдает
Вежливый, внимательный старик.
Но когда потоком жгучей лавы
Путь твой перережет гневный Рок,
Я охотно, только для забавы,
Беззаботно лягу поперек.


Александр Куприн. Стихотворения

О творчестве Куприна » Ходасевич В.Ф. «Юнкера»
Русская «честная», «передовая» критика, та, что упорно звала писателей «сеять разумное, доброе, вечное» и (надо ей отдать справедливость) сама весьма доблестно занималась тем же, — состояла из людей, разумеется, глубоко порядочных, отчасти даже подвижников. Ее недостатком было лишь то, что, вполне зная толк в добродетели (в особенности гражданской), она несравненно меньше понимала в искусстве. Пожалуй, даже и не хотела знать, ибо всякое художество почитала как бы лишь прикрасою того «разумного, доброго, вечного», которое должно любить без всяких прикрас. Всякое мастерство почитала она напрасной, а то и лишней искусственностью, наивно думая, будто бывает искусство без искусственности. В Пушкине она не отказалась ценить то, что в свой «жестокий век» он «прославил свободу», но, в сущности, не считала его человеком серьезным. Устами Писарева, человека кристальной честности, способного падать в обморок, когда он слышал неправду, — она не постеснялась от Пушкина и отречься. В писателе она умела ценить лишь «идеи». Пушкинские идеи слишком глубоко спрятаны в форме — передовая критика не умела их находить.
Формалисты были людьми противоположной крайности, противоположного заблуждения. Эти хотели исследовать одну только форму, презирая и отметая какое бы то ни было содержание, считая его не более как скелетом или деревянным манекеном для набрасывания формальных приемов. Только эти приемы они и соглашались исследовать: не удивительно, что в глазах Шкловского Достоевский оказался уголовно-авантюрным романистом — не более. Как исследователь литературы Шкловский стоит Писарева. Как нравственная личность Писарев нравится мне гораздо больше.
В действительности форма и содержание, «что» и «как», в художестве нераздельны. Нельзя оценивать форму, не поняв, ради чего она создана. Нельзя проникнуть в «идею» произведения, не рассмотрев, как оно сделано. В «как» всегда уже заключается известное «что»: форма не только соответствует содержанию, не только с ним гармонирует — она в значительной степени его выражает. Формальное рассмотрение вещи всегда поучительно, не только потому, что из такого рассмотрения может быть почерпнут рецепт для создания других вещей (я даже думаю, что на практике такие рецепты слишком часто оказываются неприложимы), но и потому, что здесь, отсюда, с этой стороны порой открывается самая сердцевина произведения, самая подлинная его «философия». В искусстве ничто не случайно. Иногда одна маленькая подробность, чисто формальная и с первого взгляда как будто даже незначительная, несущественная, оказывается ключом ко всему замыслу, тем концом нитки, потянув за который мы разматываем весь «философический» клубок. Это вовсе не значив, что в данном произведении заключен какой-то ребус, который читатель должен разгадывать, причем автор лукаво спрашивает: разгадаешь или не разгадаешь? Это значит лишь то, что форма довлеет содержанию, что мысль художника ищет выразить себя в форме и иначе, как в данной форме, не может быть им выражена. Художник выражает мир таким, каким он ему видится, а что значит такое видение — это, быть может, ему самому не более ясно, чем его читателю. Читатель может «открыть» в произведении больше, чем автор сознательно хотел выразить. Критик есть только внимательный читатель. Критик порою тянет за конец нитки — и вычитывает то, что, пожалуй, будет новостью для самого автора, хотя эта новость, несомненно, заключена в произведении.
В «Юнкерах» Куприна {А. Куприн. Юнкера. Роман. Изд-во «Возрождение». Париж, 1933. Стр. 326.} таким концом нитки мне представляется подзаголовок: «Роман». Да не посетует на меня автор, если я, потянув за этот конец, при помощи объективного рассуждения попробую вытянуть из «Юнкеров» то, что в них вложено лишь инстинктом автора и, может быть, им самим не было до конца сознано. Мое рассуждение будет формально, но тем-то и драгоценна форма, что в ней выражается та последняя, та самая сокровенная мысль художника, которая в одном только содержании не может быть выражена. Она выражается на пересечении содержания с формой.
Что такое роман? В сущности, мы не имеем точного определения этой формы литературного творчества. Как бы, однако, ни определять его, существенным и бесспорным признаком романа во всяком случае окажется наличие единой, планомерно развивающейся фабулы, основанной на столкновении интересов, страстей, характеров между довольно значительным числом персонажей. Вот этого-то единства фабулы мы в «Юнкерах» и не встретим прежде всего. Имеется, в сущности, единственный герой, юнкер Александров. В книге рассказано его пребывание в юнкерском училище, показан ряд его увлечений, сердечных, литературных и других, намечен ряд впечатлений, им выносимых из жизни, но все события и все встречи с людьми, в конце концов, оказываются совершенно эпизодическими. Люди, появляющиеся, скажем, на первых страницах, затем исчезают, чтобы уже не появиться ни на одной из последующих. Сыграв известную роль в развитии одного эпизода, они уже не влияют на ход дальнейших. Отдельные эпизоды и персонажи порою описаны чрезвычайно подробно — однако ж, эти подробности оказываются несущественны для развития фабулы. Персонажи, связанные с главным действующим лицом, сплошь и рядом не связаны между собою, сплошь и рядом не знают ничего друг о друге. Отдельные частности, выписанные вполне колоритно, затем, в свою очередь, исчезают бесследно, никак не связываясь с ходом действия. Кажется, Чехов сказал, что если в рассказе, романе или повести упоминается ружье, то оно должно рано или поздно выстрелить — иначе оно не должно упоминаться. В «Юнкерах» — великое множество таких нестреляющих ружей: людей и событий, в смысле сюжетосложения вовсе не нужных. Больше того: из «Юнкеров» можно, кажется, вынуть любой эпизод или любое действующее лицо — без ущерба для того, что можно бы назвать единством действия. В конце концов, приходится прийти к выводу, что Куприн написал роман без фабулы — то есть нечто, до чего не доходил и самый бесфабульный из русских (и, вероятно, не только русских) писателей — Чехов.
Спрашивается в таком случае: да верно ли, что «Юнкера» — роман? Не вернее ли будет назвать их просто повествованием о некоем юнкере, в которого, может быть, заложены некоторые черты автобиографические, или рядом воспоминаний об Александровском юнкерском училище и о Москве восьмидесятых годов прошлого века? Сделать это, конечно, можно. Тот, кто сделает это, кто мысленно отбросит подзаголовок «роман», — по-своему будет прав, тем более что, на первый взгляд, вовсе ведь даже и не существенно и не важно, зовется ли книга романом, автобиографией, мемуарами или еще как-нибудь. Но правота эта будет узкая, односторонняя, непроникновенная, замена же слова «роман» каким-нибудь другим словом тотчас скажется на восприятии читаемой книги и помешает понять ее «философию».
«Философия» эта, пожалуй, не заключает в себе никакой особенной глубины или остроты. Но она чрезвычайно существенна для понимания того лирического импульса, которым создана книга. Куприным пройден немалый писательский путь. Писал он рассказы, повести, романы, в которых единство фабулы соблюдалось строго, «лишних» людей и событий не было, все ружья стреляли, где им полагается. И вот — захотел написать нечто такое, в чем все эти законы романического писания были бы не только нарушены, но просто как-то выброшены за борт. И весьма знаменательно, совсем не случайно и, конечно, уж вовсе не по теоретико-литературному недоразумению эту вещь он все же назвал романом. Что это значит? Это значит, что для художника, много видевшего, много творившего, сама жизнь, в ее случайной, непреднамеренной пестроте, в мелькании людей и событий, как будто ничем не связанных, — порой вдруг открывается как некое внутреннее единство, не разрушаемое кажущейся разрозненностью. Куприн словно бы говорит: вот вам жизнь, как она течет в своей кажущейся случайности; вот жизнь, как будто лишенная той последовательной целесообразности, которую придает ей в романе сознательная воля автора; но и без видимой целесообразности, она сама собою слагается в нечто единое и закономерное; все случайно и мимолетно в жизни простоватого, но милого юнкера, — а глядишь — получается нечто цельное, как роман.
Вот если мы хорошо поймем эту философию книги, то нам откроется и то подлинное, очень тонкое, смелое мастерство, с которым Куприн пишет «Юнкеров» как будто спустя рукава. Мы поймем, что кажущаяся эпизодичность, кажущаяся небрежность и кажущаяся нестройность его повествования в действительности очень хорошо взвешены и обдуманы. Простоватость купринской манеры на этот раз очень умна и, быть может, даже лукава. Куприн как будто теряет власть над литературными законами романа — на самом же деле он позволяет себе большую смелость — пренебречь ими. Из этого смелого предприятия он выходит победителем. Единство фабулы он мастерски подменяет единством тона, единством того добродушного лиризма, от которого мягким, ровным и ласковым светом вдруг озаряется нам стародавняя, несколько бестолковая, но веселая Москва, вся такая же, в сущности, милая и чистосердечная, как шагающий по ее оснеженным улицам юнкер Александров.
«Юнкера». — В. 1932. 8 декабря.
Даниил Серебряный 21.10.2016 16:53 Заявить о нарушении

КУПРИНАлександр Иванович(род. в 1940 г.)

Биография Произведения Литература о жизни и творчестве Избранное

Биография

Однофамилец известного русского писателя-классика А. И. Куприн — поэт-лирик. Он публикует также журналистские материалы в ставропольских газетах.
Родился 11 ноября 1940 года в селе Каново Курского района. Отец погиб на фронте в первый год войны. Когда он заканчивал семилетку, трагически погибла мама, оставив его с 3-хлетним братом Виктором сиротами.
Младшего определили в школу-интернат в селе Советском, а Сашу направили в Старопавловский детский дом, где он и окончил среднюю школу.
После школы Куприн поступил в Пятигорский сельскохозяйственный техникум (ныне аграрный колледж) по специальности гидромелиорация. Специальность далекая от поэзии, но в ней была своя романтика. Вокруг кипели большие стройки, все были полны энтузиазма и устремлены в будущее.
Первое место работы — проектный институт «Севкавгипроводхоз». Его руководство впоследствии помогло Куприну издать первую книгу стихов. Из института он ушел в армию, отслужил и вернулся на прежнюю работу.
Куприн всегда вел активную общественную работу, его заметили и направили на комсомольскую — был секретарем комитета комсомола треста «Пятигорскстрой». О делах молодежи треста тогда писали даже центральные газеты. Затем он работал на комбинате «Росторгмонтаж», а позже 17 лет проработал директором Пятигорского кинотеатра «Космос». Центральный кинотеатр курортного города пережил трудные времена, но выжил, благодаря его прозорливости, предприимчивости, увлеченности делом.
Стихи начал сочинять еще в школьные годы и продолжал создавать их всю свою жизнь, хотя относился к этому только как к большому и страстному увлечению. После армии он показал «пробы пера» Наталье Капиевой. Она дала стихам высокую оценку, а когда один из известных литераторов прочел их и сказал: «Надо обязательно выпустить книгу!» — Куприн решился, и вскоре вышла его первая книга «Тепло святой земли». Так родился поэт Александр Куприн.
В 2004 году А. И. Куприн был принят в Союз писателей России.
В 2004 году на отчетно-выборном собрании А. И. Куприн был избран председателем правления Ставропольского отделения Союза писателей России. Уникальный случай — впервые за всю историю краевой писательской организации ее возглавил пятигорчанин, человек с КМВ.

Библиография

  1. Куприн, А. И. Девочка Гиляна: сказка-быль / А. И. Куприн, ил. И. М. Аксенова. — Новопавловск: Кировская районная типография, 2000. — 16 с.: ил.
  2. Куприн, А. Житейское море / А. Куприн. — Пятигорск: МИЛ, 2000.
  3. Куприн, А. Морегоры: стихи / А. Куприн. — Пятигорск: МИЛ, 2002.
  4. Куприн, А. И. Рукопожатие: стихи, песни, новеллы / А. И. Куприн. — Пятигорск: МИЛ, 2002. — 68 с.: ил.
  5. Куприн, А. Сад любви моей: стихи / А. Куприн — Новопавловск: Кировская районная типография, 2005. — 168 с.
  6. Куприн, А. И. Тепло святой земли: стихи из неопубликованных ранее / А. И. Куприн. — Пятигорск: Сев. — Кавказ. Изд-во «МИЛ», 1998. — 64 с. — (Кавказский Парнас).

>Газетно-журнальные публикации

  1. Куприн, А. Мамам, папам, малышам: стихи / А. Куприн // Кавказская здравница. — 2001. — 16 февраля. — С. 4.

Литература о жизни и творчестве

  1. Павленко, С. На крыльях души / С. Павленко // Кавказская здравница. — 2001. — 10 февраля.
  2. Танасьев, В. Творческий потенциал Куприна / В. Танасьев // Кавказская здравница. — 2004. — 24 ноября. — С. 4.
  3. Чеботарева, А. На волнах «Житейского моря» / А. Чеботарева // Пятигорская правда. — 2000. — 17 октября. — С. 4.

Избранное

Пятигорск — целитель мой

(Юрию Васильеву)

Наши годы лихо мчатся,
Оставляя зримый след.
Город мой, хочу признаться,
Что тебя роднее нет.

В ожерелье гор Кавказских,
Вскинув Вышку в облака,
Ты стоишь как-будто в сказке
У подножий Машука.

Сколько света и простора!
Под счастливою звездой
Ты обрел себя, мой город,
Заодно и я с тобой!

Облик твой сияет новью
И чарует красотой.
Ты заботой и любовью
Окрыляешь, город мой.

Вот Эол ударил в струны.
Пятигорск — целитель мой!
Ты не древний и не юный,
Ты на зависть молодой.

Моя Россия

И в час закатный, и рассветный
Люблю тебя, родимый край.
Твой аромат земли приветный,
Веселый гомон птичьих стай.

Люблю.
И верую, Отчизна,
В твою державность светлых сил,
Чтоб образ твой
Без укоризны
В сердца лишь радость приносил.

Люблю.
Надеюсь, —
Коль посмеет
Судьба войти ко мне с бедой,
Меня спасет
И обогреет
Тепло земли моей святой.

Яблочное детство

Давным-давно воды немало
В той речке детства утекло.
А мне, как прежде здесь бывало,
Под крышей общею тепло.

Все так же сад раскинул руки.
И след мальчишек от него.
И те ж чарующие звуки
На тропках детства моего.

И никуда уже не деться —
Я этой памятью живу.
И наше яблочное детство
Ко мне приходит наяву.

Оно приходит звонким смехом
Моих взрослеющих детей.
И отдается чудным эхом
В душе восторженной моей.

Наш дом

Заброшу к черту все дела
И в детский дом приеду.
И, где сирень в саду цвела,
Мы поведем беседу.

Как ребятня наперебой:
«Ты помнишь то?»,
«Я это…»
И будем мы бродить с тобой
До самого рассвета.

Пройдем вокруг,
Не торопясь.
Заглянем в наше детство.
И будем,
Плача и смеясь,
Глядеть,
Не наглядеться!

Года пройдут,
Но мы с тобой
Наш дом не позабудем.
И с побелевшей головой
Верны друг другу будем.

Илья Репин «Читающая девушка».
Тэффи, из книги «Моя летопись» (Глава «А.И. Куприн»):
«Стихов Куприн вообще не писал, но было у него одно стихотворение, которое он сам любил и напечатал несколько раз, уступая просьбам разных маленьких газет и журналов. В стихотворении этом говорилось о его нежной тайной любви, о желании счастья той, кого он так робко любит, о том, как бросится под копыта мчащихся лошадей и «она» будет думать, что вот случайно погиб славный и «почтительный» старик. Стихотворение было очень нежное, в стиле мопассановского «Forte comme la mort», очевидно, этим романом и навеянное.»
«Ты смешон с седыми волосами…»
Что на это я могу сказать?
Что любовь и смерть владеет нами?
Что велений их не избежать?
Нет. Я скрою под учтивой маской
Запоздалую любовь мою-
Развлеку тебя забавной сказкой,
Песенку веселую спою.
Локтем опершись на подоконник,
Смотришь ты в душистый, темный сад.
Да. Я видел: молод твой поклонник.
Строен он, и ловок, и богат.
Все твердят, что вы друг другу пара,
Между вами только восемь лет.
Я тебе для свадебного дара
Присмотрел рубиновый браслет. ..,;
Жизнью новой, светлой и пригожей,
Заживешь в довольстве и в любви
Дочь родится на тебя похожей.
Не забудь же, в кумовья зови.
Твой двойник!
Я чувствую заране —
Будет ласкова ко мне она.
В широте любовь не знает граней.
Сказано: «Как смерть она сильна».
И никто на свете не узнает,
Что годами, каждый час и миг,
От любви томится и страдает
Вежливый, внимательный старик.
Но когда потоком жгучей лавы
Путь твой перережет гневный Рок,
Я охотно, только для забавы,
Беззаботно лягу поперек.
Поддержка блога: Терра Принт — Отличное полиграфическое оборудование, офисная техника. Продажа и обслуживание.

Куприну

Из-за забора вылезла луна
И нагло села на крутую крышу.
С надеждой, верой и любовью слышу.
Как запирают ставни у окна.
Луна!

О, томный шорох темных тополей,
И спелых груш наивно-детский запах!
Любовь сжимает сердце в цепких лапах,
И яблони смеются вдоль аллей.
Смелей!

Ты там, как мышь, притихла в тишине?
Не взвизгивает дверь пустынного балкона,
Белея и шумя волнами балахона,
Ты проскользнешь, как бабочка, ко мне,
В огне…

Да, дверь поет. Дождался, наконец.
А впрочем хрип, и кашель, и сморканье,
И толстых ног чужие очертанья —
Все говорит, что это твой отец.
Конец.

О, носорог! он смотрит на луну,
Скребет бока, живот и поясницу
И придавив до плача половицу,
Икотой нарушает тишину.
Ну-ну…

Потом в туфлях спустился в сонный сад,
В аллеях яблоки опавшие сбирает,
Их с чавканьем и хрустом пожирает
И в тьму впирает близорукий взгляд.
Назад!
К стволу с отчаяньем и гневом я приник.
Застыл, молчу, а в сердце кастаньеты…
Ты спишь, любимая? конечно, нет ответа,
И не уходит медленный старик —
Привык!

Мечтает… гад! садится на скамью…
Вокруг забор, а на заборе пики.
Ужель застряну и в бессильном крике
Свою любовь и злобу изолью?!
Плюю…

Луна струит серебряную пыль.
Светло прости!.. в тоске пе-ре-ле-за-ю,
Твои глаза заочно ло-бы-за-ю
И с тррреском рву штанину о костыль.
Рахиль!

Как мамонт бешеный, влачился я, хромой.
На улицах луна и кружево каштанов…
Будь проклята любовь вблизи отцов тиранов!
Кто утолит сегодня голод мой?
Домой!..

Саша Черный

*****

Стихотворение к произведению А.И. Куприна «Слон»

У маленькой Нади тяжелый недуг.
И маленькой Нади не надо подруг.
Ей ночью приснился загадочный сон,
Как будто в квартире её живет слон.
Он очень красивый, он очень большой
И сильный, и милый, и добрый такой!
И папу просила тихонько она,
Чтоб он подарил ей такого слона.
А папа исполнил волшебный тот сон:
В квартиру доставлен был сказочный слон.
И глазки у Наденьки ожили вдруг.
И прочь отступил её тяжкий недуг!

Бурякова Татьяна